Почему они не узнали тебя? Тебя ведь знает вся страна, но почему ОНИ не узнали тебя? Почему они смотрят на тебя, как на обычную девчонку?
Ты ведь известная певица, Кристина.
Ты известная певица, Кристина?
Ты певица?
Ты Кристина?
Логвинова мотнула головой и сжалась в комок. Кольца сияли на ее пальцах, безмолвные камни-стражники слепо смотрели на догорающие свечи.
Конечно, она певица! Ее первый альбом «Ночные поля» принес ей бешеный успех, второй — «Тень моей любви» пользовался не меньшей популярностью. Почти на все песни сняты клипы. Она — одна из почетнейших гостей на богемных тусовках. Она тесно знакома со всеми звездами, с некоторыми да-же дружит — настолько, насколько вообще можно дружить со звездами. У нее шикарная квартира в Москве. Что с того, что она решила съездить в родной город инкогнито — ведь журналисты так достают!.. И если уж кого и похитили ради выкупа, так это ее. А может, похитили и с другой целью — ведь кругом завистники…
— …если ты популярна, значит должна быть при деньгах и вполне можешь позволить себе полететь в Москву на самолете, а не тащиться почти сутки в какой-то развалюхе. Разве популярные певицы путешествуют с таким дискомфортом?
Как здесь оказались эти вещи?
Кто бы мог подумать, что детский грешок, с течением жизни утративший и значимость, и четкость, и объем, может оказаться сильнее удара кувалдой, если его вдруг подсунут тебе под нос в своей первозданной свежести?!
Кристина закусила губу, потом решительно спрыгнула с кровати, осторожно перешагнула очерченный искрошенными травами круг и направилась к зеркальному столику, где лежала чудесная серебряная палочка, а вместе с ней — покой и забвение, и безболезненное решение всех вопросов.
— Чеченец! — шипел Петр, нервно расхаживая по комнате. — Меня чеченцем обозвать! Козлы!
Он сел на кровать, но тут же снова вскочил, не находя себе места. Сборище уродов! Ему сказали ехать прямо, он и поехал, и не его вина, что дорога привела к этому чертовому особняку! Как теперь из этой ситуации выкручиваться?! Окно вынесли, стол разбили, черт знает сколько всего сожрали и еще, может, и свистнули чего-нибудь, а кто за это платить будет?! А если на него все повесят?! Мол, ты завез — ты и плати! Но ведь он же не виноват! Он же тут ровным счетом ни в чем не виноват! На тульском автовокзале наверное все уже на ушах стоят — целый автобус пропал! А может и к лучшему, что стоят. Может, найдут их? Хотя как их отыщут в этой глуши? Они ехали сюда несколько часов — и ни одной машины, ни одной!
Петр подошел к окну и вытянул шею, пытаясь разглядеть за стеной дождя свой автобус, но тот стоял слишком далеко. Надо было бы подкатить его поближе к дому, но, с другой стороны, что с ним может случиться? Да и кому он сдался бы без бензина? Разве что испортить могут, стекла побить… он же за него в ответе.
За какой именно автобус ты в ответе? Ты отвечал за другой автобус. Совсем за другой. А этот не твой.
Сливка стукнул кулаком по подоконнику. Как он мог так влипнуть — он, шофер со стажем, знающий трассу, как свои пять пальцев?! Он мог бы проехать по ней с закрытыми глазами! Кто с ним сотворил это и зачем? Денег с него не возьмешь… А вдруг они узнали про серебро? Петр побледнел, мысленно понося последними словами своего кореша Гришку, недавно втянувшего его в авантюру с торговлей краденным серебром из старых разобранных агрегатов. Елки, ведь не хотел же соглашаться, слишком стремно — в старые времена расстрельной статьей пахло… да слишком деньги нужны. Честным путем много ли заработаешь? А со всех сторон только и слышно — дай, дай! Сыну на школу, жене на шмотки, машине — на запчасти, да и самому — и есть хочется сладко, и спать мягко. Эти вот, в автобусе — белые и пушистые что ли? Тоже ведь накрали, а теперь строят из себя! Эта вон, Харченко, сучка гонорейная — с работы, видишь ли, вылетишь! Владелица клуба — знаем мы, каким местом ты себе этот клуб заработала! Вылечу я с работы — да ты доедь до моей работы вначале!
Он вернулся к кровати, сел и налил себе еще «Русского стандарта», искренне надеясь, что хозяева особняка не заметят пропажи — бутылок-то валом! Водку Петр стянул на кухне еще тогда, когда все бродили по дому перед вечерней сходкой в гостиной, охая и ахая каким-то там очередным выпендрежам хозяев. Ему в доме понравились только диваны, бассейн и телевизор. Да еще бильярд и витражи на лампах, пожалуй, хотя это уже излишество.
Петр закинул голову и комком вышвырнул содержимое стакана в рот. Потянул носом, потом шумно выдохнул и сказал стакану:
— Эх, хорошо! Словно ангел по сердцу погладил!
Черт с ней, с язвой! Бывают в жизни моменты, когда выпить надо даже непьющему, так чего уж говорить о том, кто это дело полюбляет?! А ему выпить было надо. Очень надо.
Наверное, он будет помнить этот момент до конца жизни. Тот момент, когда он, задремав всего лишь на секунду… даже меньше, чем на секунду, открыл глаза и увидел, что сидит за баранкой своего старого симферопольского автобуса, на котором в свое время отъездил года три. Он увидел желтую бахрому, которую прилепил к стеклу его сменщик. Увидел болтающиеся игрушки, которые прилепил сам когда-то. И нарисованных красоток — и плакатных, и с наклейки от жевательной резинки, которых лепили все, кому не лень. Он почувствовал под ладонью знакомое прикосновение руля в зеленом вязаном чехле, а под ягодицами — знакомое, продавленное с краю кресло. Он услышал знакомый звук двигателя. Все это одновременно обрушилось на него со всех сторон, Петр задохнулся, руль дернулся в его руках, и автобус подпрыгнул на повороте, встряхнув дремлющих пассажиров. Петр до сих пор удивлялся тому, что автобус не перевернулся — он был очень близок к этому. Кто знает, может так было бы и лучше.