— Многих ли боишься ты?
— Я боюсь смерти, — глухо сказала Алина. — Я боюсь… Но еще больше я боюсь того, что окажусь права, и на самом деле…
— Что?
Алина покачала головой, и Виталий понял, что больше она не скажет ни слова. Ее глаза снова начали застывать, волнение и страх на лице стали покрываться инеем равнодушия.
— Ты забыла еще одну вещь. Он убивает тех, кто хотя бы на мгновение выпадает из поля зрения. Если ты останешься здесь, он убьет тебя. Он хитрый… Он убьет тебя — понимаешь?! Черт возьми, упрямая баба, если ты не пойдешь со мной, я выволоку тебя за волосы!
— Если ты попробуешь это сделать, я убью тебя!
— Так валяй! — вдруг почти весело сказал Виталий и резко шагнул вперед, и на этот раз она, не ждавшая этого, не успела среагировать, рука отдернулась слишком поздно, и острие меча успело разрезать его майку и глубоко прокололо кожу на груди, и по белой ткани мгновенно расплылось ярко-алое пятно. С губ Алины сорвался испуганный возглас, пальцы разжались, и меч кувыркнулся из ее ладони, стукнув о пол. Она подскочила к Воробьеву, дрожащие пальцы вжимались в испачканную майку, комкали ее, пытаясь остановить кровь.
— Господи… прости меня… боже мой!.. сейчас…
— Да ну, царапина! — Виталий улыбался, не препятствуя ей. — Брось. И кровь-то уже не идет.
— Ты дурак! — плачуще выкрикнула Алина, несильно хлопнув его ладонью по плечу. — Зачем ты это сделал?!.. дурак!
— Зато эффективно. Ничего другого в голову просто не пришло.
Алина качнулась назад, ее испачканные кровью пальцы сжимались и разжимались, комкая воздух. Виталий покосился на лежащий на полу меч, острие которого влажно блестело, Алина посмотрела туда же, тут же осознав, что у Виталия было очень много времени и возможности поднять оружие или отшвырнуть его ногой в дальний конец комнаты. Но меч все лежал себе на полу, и Виталий почти сразу же отвернулся от него и молча протянул ей правую руку раскрытой ладонью вверх. Серо-синие глаза внимательно и вдумчиво смотрели на нее, и казалось, что кто-то в них с дружелюбной усмешкой манит к себе пальцем.
Но я ведь видела его лицо в окне!
Взгляд был не его, словно кто-то чужой смотрел его глазами и неумело улыбался губами, которыми еще не умел толком управлять…
…- Я был на лестнице третьего этажа, когда услышал твой крик, побежал наверх, и никого мне навстречу не попадалось! Особенно его…
— Не мог же он телепортироваться!..
— Я не отпущу. Только не дергайся.
Алина перевела взгляд на кэн, снова взглянула на приглашающе раскрытую ладонь, потом осторожно протянула руку и легко коснулась ее, готовая в любой момент отдернуть назад, словно эта ладонь могла обжечь, а потом внезапно вцепилась в нее с обреченным стоном утопающего, ухватившегося за подвернувшийся акулий хвост.
— Ну, вот и славно, — произнес спокойный голос у нее над головой. — Обещаешь в ближайшее время больше не заниматься по мне художественной резьбой?
— Дурак! — повторила Алина, а потом, наверное, поскользнулась или просто пошатнулась, потому что вдруг отчего-то уткнулась лицом в его майку, терпко пахнущую кровью, потом и, почему-то, апельсинами. Его ладони успокаивающе легли ей на плечи, потом легко, но настойчиво отстранили.
— Эй, эй! Измажешься, тогда тебе, рыжик, припишут еще и вампирские наклонности.
Алина вытерла ладонью мокрую щеку и тускло посмотрела на испачканную кровью кожу.
— А у тебя правда дома живут чау-чау?
— Две штуки. Цезарь и Мэй, — он улыбнулся и улыбка была теплой. — Когда выберемся отсюда, обязательно познакомлю… Ты говорила, тебе двадцать три?
— Не припоминаю.
Виталий усмехнулся, но Алина не ответила на его смешок, внезапно как-то вся сникнув и потускнев, съежилась, точно от холода, шагнула назад и опустилась на кровать — медленно-медленно, точно страдающая радикулитом старушка.
— А было пять, — она покачала головой. — Да, именно так.
Виталий присел на корточки возле кровати, свесив руки между разведенных коленей и глядя на нее — внимательно, но не в упор, чтобы взгляд не резал, подождал немного, потом негромко спросил:
— Что же случилось?
Алина, не поднимая глаз, сказала:
— Когда мне было пять лет, я видела, как изнасиловали и убили девушку. В полуметре от меня. Это было… — она передернула плечами. — Я часто бегала играть на пустырь, через дорогу… тогда там еще не было свалки и автостоянки, а были холмы, зеленые холмы, весной покрывавшиеся цветами, а среди них был овраг, в стенах которого было несколько пещерок — маленьких, в них мог бы с удобством разместиться только ребенок. Снаружи они зарастали длинной травой, так что в них был таинственный полумрак, и со стороны их совсем не было видно. Я любила играть в них… у меня были куклы из цветов и спичек… а иногда удавалось стащить у деда шахматных коней, что-бы устраивать рыцарские поединки или романтические прогулки или… — она отрешенно улыбнулась. — Там был целый мир в этих пещерках, волшебный, мой собственный мир… А однажды, ранним вечером туда пришли они… трое… Я не помню их лиц, я не знаю, сколько им было лет… помню только голоса… вроде бы, молодые голоса… Они шли очень быстро и смеялись, и с ними была девушка, но она не смеялась и идти не хотела, и они тащили ее, они очень торопились, и все время называли ее «коза». Она крикнула — один раз, но ее никто не услышал — дорога была далеко, ходили по ней в это время редко… Только я услышала… Они бросили ее на землю, порвали на ней одежду, заткнули ей рот ее же кофтой и начали по очереди на нее забираться… Тогда я не понимала, что они делали… но видела, что ей было очень больно… Я сидела в своей пещерке и сквозь травяные заросли видела ее запрокинутую голову… видела ее лицо… видела, как она плачет… Ее глаза почти все время были закрыты, но иногда она открывала их и смотрела прямо на меня, хотя я сидела за травяными стеблями, сжавшись в комок, и даже не дыша. Сколько лет я все думаю о том — видела она меня тогда или нет…